Третья дневниковая запись
Декабрь продолжал завывать над безлесыми равнинами Оудиша, и холоден был не только воздух. Меня все еще преследовало ничего не значащее происшествие с электронной почтой. Это была простая и невинная переписка Тома со старой знакомой – но у этой знакомой были планы на Тома, и они включали нечто большее, чем простую дружбу. Она сильно задела меня и чуть не стоила нам наших отношений. Я не могла понять, почему она все еще появляется в нашей жизни, если предыдущий опыт вызвал такое глубокое страдание.
Священный Союз (как я хочу его видеть, как я считаю должным в нем жить) – это самый важный из происходящих в жизни процессов. Проверьте это логически! Если я – Бог, и мой партнер – Бог, то никакой бог вне нас (никакие практики, никакое поклонение, никакое существо, вообще ничто) не может требовать большей преданности, чем наша любовь. Священный Союз должен быть в сердце нашей жизни днем и ночью, он всегда важнее всего. Он должен существовать в полной правде. Нельзя заметать пыль под ковер. Нельзя прикрывать маленькие недостатки половичками. Если не считать его самым ценным и священным переживанием, он зачахнет и поддастся тенденции всех остальных отношений. Это правда, которую я храню в своем сердце. И с этой правдой не мог справиться ни один из известных мне мужчин, ни один из них не смог оставаться ей верен – и вот я снова пришла в точку истины. Я чувствовала себя ревнивой обиженной женщиной, не имеющей сострадания баньши. Я чувствовала, что даже выгляжу так. На самом деле я не думала, что происходит именно это, но моя уверенность в себе так низка, что я не поверила своей интуиции. Но если все не так, если Том и правда любит меня, зачем он общается с этой женщиной? Если он знает, что общение с ней заденет меня, то зачем продолжает с ней общаться?
Возможно, мне лучше уйти.
Со мной невозможно жить. Моя цена слишком высока. Я требую слишком многого. Я не делаю поблажек. После того, что я пережила, я больше не могу делать поблажек. Но кто на этой Земле сможет удовлетворить запросы немилосердно требовательной женщины, носящейся с картиной взаимоотношений, раскрашенной цветами из другого мира? И я уже не могу найти старых «цензоров» для своих мыслей и слов; уловки южанки покинули меня, и я могу говорить только то, что думаю. Богиня, помоги мне!
Возможно, мне лучше уйти.
Говорят, что именно на Оудише Одиссей семь лет провел в плену у нимфы Калипсо. Я здесь в плену. Мне некуда идти. Этот остров усеян полями и католическими церквями и населен самыми милыми и честными людьми, каких только можно где-либо найти, но побег отсюда невозможен. Я поймана здесь в своем урагане.
Возможно, мне лучше уйти. То?му это не нужно после всего, что он пережил. Ему нужен покой, а не мегера. А я мегера. Но я права. Я правая мегера! Вздох.
Ты хочешь быть права? Или ты хочешь быть счастлива? Но какую цену нужно заплатить за счастье?
Мы пошли на прогулку – на длинную прогулку. Настало время правды. На Оудише у каждого фермера есть малюсенькое поле, может быть, акр, а может и пол-акра. Каждое из них достойно «огорожено» странными каменными стенами, насыпанными вручную, к которым поколение за поколением прибавляет постоянно поднимающиеся на поверхность полей булыжники. Так что ландшафт раскроен каменными стенами, как швами на лоскутном одеяле земли. Я похожа на чайник, кажущийся спокойным и пассивным. Раньше, если что-то происходило (например, переписка по электронной почте), я начинала потихоньку закипать, и проходили годы, прежде чем пар вырывался наружу. Теперь я закипаю мгновенно и продолжаю кипеть. Я могу беспрестанно нудеть о чем-то, кажущемся слегка не на месте. Я не хочу этого делать, но не могу это изменить. Я не вижу других измерений, но не пропускаю обмен энергиями на этом плане. Наверное, я слишком много лет занималась политикой. Я не пропускаю почти ничего, что происходит вокруг меня на энергетическом уровне, и я заметила разницу в общении между мной и Томом с того момента, как я зацепилась за эту переписку. Он отдалялся от темной, влажной и опасной пропасти женского начала. Ее цена в эти дни была довольно высока. Она требовала полной преданности и полной правды, чего он, в свою очередь, требовал и от меня.
Мы начали говорить обо всем этом.
Я думала, что умру. Мне пришлось признать, что я ревновала к электронной почте. Я чувствовала, что меня не уважают. Я чувствовала, что меня задела электронная почта, что меня бросили ради электронной почты. Я думала, что умру. Когда вы «вскрываете» саму себя перед другим человеком и говорите о своих страхах, о своей ревности, о своих странностях, о том, что у вас непрочный пол – вы просто уверены, что он с этим не справится. Вы знаете, что ваши «заморочки» слишком уродливы, слишком жестко ограничены, чтобы кто-то мог их переварить. Кроме того, ваши заморочки наверняка воняют похуже тухлой рыбы! Никто на свете не может полюбить вас, узнав вашу правду. Я боялась, что это выглядит, как будто я ограничиваю Тома, а по какой-то причине я не могу вынести мысли, что кто-то когда-то снова будет ограничивать Тома Кениона. Я отказалась быть такой, как люди, окружившие Тома после смерти Пэм и заявлявшие свои права на то, чтобы ограничить его!
Но Том не видит чужие планы так, как я. Он видит Божество, и Духов, и Существа из других измерений; он говорит с ними так, как я говорю с официанткой в ресторане. Я вижу чужие планы и политику, и мои провидческие способности распространяются только на окружающих меня людей. Я слышу то, чего они не говорят, и вижу то, что, по их мнению, скрыто от всех вокруг. Я вижу их настоящие мотивы, и я проклята тем, что схожу с ума от моих никем не оцененных способностей. Я видела смысл между строк послания, между слов письма… не того, которое Том отправил, а того, которое получил.
В тот день мы гуляли много часов, по полям и через стены, до самых Скал Дуэйры, головокружительной отвесной стены из известняка, вздымающейся на сотни футов над Средиземным морем. Я знала, что Том думает, как приятно было бы жить одному. Я думала, как приятно было бы жить одной. Это была работа!
Но наша любовь такая интенсивная! У меня от него дух захватывает!
Мы говорили об этом снова, и снова, и снова, и снова, и снова, и снова, и снова. Устав от ходьбы и разговора, мы повернули обратно. Возможно, нам пора расстаться.
И тут я заметила что-то, лежавшее на земле рядом с моей ногой. Это был кусок резной керамики, почти засыпанный песком. На нем был какой-то рисунок, вроде петроглифа. Мы с Томом остановились, чтобы посмотреть на это сокровище. Я наклонилась и стала выкапывать его камушком, и он поддался на мое давление. Мы нашли древний символ одного из многочисленных Храмов Богини, усеивавших остров; возможно, это было послание о том месте, где мы застряли – любить или расстаться.
Мы чуть не рухнули на землю от смеха, когда стряхнули с него песок и обнаружили, что это не древний амулет и не кусок керамики, а покрышка от педали сцепления, брошенная в песке десятки лет назад. Наш древний осколок керамики был чьей-то покрышкой от педали сцепления!
Мы приняли это за великий знак и «поставили на нейтраль». Каждый из нас высказал свою правду. Мы стояли в лучах этого долгого дня; мы просто остановились. Мы пошли домой, просто держась друг за друга. Говоря по правде (абсолютной правде), никто никогда не заставлял мое сердце биться так, как Том Кенион. И он научится видеть чужие планы, а я научусь видеть другие измерения. Но если я никогда не увижу другие измерения – ничего страшного. У меня есть Том, который скажет мне правду о том, что там происходит. А если он никогда не увидит планы окружающих его людей – ничего страшного, у него есть я. И коль скоро он ценит мой дар и прислушивается ко мне, а я ценю его дар и прислушиваюсь к нему, у нас двоих будет целостное общее видение. Магдалина была права – необходимо, по крайней мере, ценить друг друга.
Источник: http://channelingvsem.com/category/manuskript-marii-magdaliny/
Публикация: http://channelingvsem.com/
Views: 60